I, Me, Mine

меня уносит какой-то мощной переводческой волной. пока не было свободного времени, я всё мечтала, вот освобожусь и буду читать, читать. а теперь не могу остановиться и перевожу, перевожу. не всегда удачно, но с подозрительным удовольствием.
во всем виноват прекрасный Дэвид Сесил.

*
Другая его новая знакомая не испытывала недостатка в этих свойствах. В декабре 1830 года Мельбурн получил письмо от некоей миссис Нортон, внучки великого Шеридана, спрашивающей его, в силу его давнего знакомства с ее семьей, не мог ли бы он найти работу ее мужу. И поскольку Мельбурн слышал о миссис Нортон, что она женщина привлекательной наружности, он решил ответить на ее письмо личным визитом. Однажды вечером он навестил ее в ее доме в Сторис-Гейте, Вестминстер. Лакей провел его в крохотную гостиную, заставленную яркими цветами, с муслиновыми занавесями на окнах — почти всю комнату целиком занимал огромный диван голубого цвета, с которого поднялась, приветствуя его, молодая женщина ослепительной красоты с пышными плечами и волосами цвета воронова крыла. Чуть склонившись вперед, она бросила на него умилительный взгляд из-под длинных ресниц. Когда она заговорила, ее чистая гладкая кожа оливкового оттенка нежно покраснела.

Дэвид Сесил, "Мельбурн"

Терзаемый сомнениями, неохотно и покорно занял он прежнюю позицию касательно реформы. Сложная противоречивость его чувств по данному вопросу проявлялась в его поведении. Характер его речей сбивал простодушных людей с толку еще сильнее, чем обычно. То легкомысленный, то пессимистичный, то откровенный, то загадочный, он казался совершенно отрешенным от правительства, членом которого являлся. Разумеется, реформа — это безрассудство, говорил он. Однако в ответ на предложения оказать реформе сопротивление он начинал хохотать, потирать руки и менял тему разговора. Один наблюдатель был им в особенности заинтригован. Чарльз Гревилль, клерк Тайного Совета, считал себя неофициальным посредником между группой «колеблющихся» тори и министрами. Он взял за привычку задерживать Мельбурна для разговора — в Гайд-Парке, на Саут-Стрит, в министерстве внутренних дел — дабы выудить у него какое-нибудь заявление. Вкрадчивый, упорный и чванливый — «Самый самодовольный человек из всех, что я когда-либо встречал, — говорил о нем Дизраэли, — а я читал Цицерона и знал Бульвер-Литтона» — Гревилль был как раз тем типом людей, над которым Мельбурн более всего любил подтрунивать. Порой он намеренно шокировал Гревилля, открыто насмехаясь над самой идеей реформы, порой же дразнил его любопытство намеками и полупризнаниями о коллегах, а порой просто сидел развалясь «в ленивом молчаливом настроении, расположенный слушать всё, что ему скажут, а говорить очень мало», никогда до конца не связывая себя. Гревилль находил эти встречи крайне неудовлетворительными. Какая жалость, думал он, что в столь значительный момент английской истории один из министров его величества не более чем фривольный циник, да гуляка и транжира в придачу. Покидая однажды утром Саут-стрит, он с приятным чувством морального осуждения заметил ожидающего в вестибюле еврея и лакея, уносящего прочь женскую шляпку и шаль.

<...>